Ты думаешь, что если ты не дверь, я тебя захлопнуть не смогу?
25.11.2016 в 19:45
Пишет Givsen:Аллергия на сахар: МарципанURL записи
Название: Аллергия на сахар: Марципан
Автор: Givsen
Бета: Эрроу
Фэндом: Bangtan Boys (BTS)
Персонажи и пейринги: Мин Юн Ги/Чон Хван Мун
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, юмор
Предупреждения: ООС, нецензурная лексика, ОЖП
Размещение: запрещаю!
От автора: Пирожочек, милый, с днём рождения тебя! мой подарок слегка запоздал, но, хочется верить, придётся он к месту! пусть тебя всегда окружают добро, хорошие друзья и удача! не унывай, улыбайся почаще, потому что ямочки на твоих щеках делают этот мир лучше х))
Ну и, само собой, корейца тебе в кровать! того самого, сахарного. потому что пейринг СладкийПирожочек давно уже стал каноном. во всяком случае, для меня.
Тематический коллажик:
Download Hammock Black Metallic for free from pleer.com
Аллергия на сахар: Марципан Юн Ги считает себя хладнокровным человеком. Ему чужда порывистость, излишние эмоции и горячность, с которой остальные члены группы порой реагируют на то или иное событие. Он предпочитает для начала проанализировать всё, прицениться и лишь затем составлять какое-то отношение к ситуации. И это, на самом деле, основательно бережёт ему нервные клетки. Ему, а также всем окружающим его людям, потому что когда ему срывает резьбу, он становится невыносимым.
Однако и у Мин Юн Ги, который славится как самый сдержанный участник группы, есть эмоции, которые он не может в себе перебороть. Это, как правило, раздражение и…
— Кофе с сахаром и молоком? — Хван Мун вздёргивает бровь и косится на хмуро молчащего Юн Ги.
— Нет, чёрный, несладкий, — буркает тот, взъерошив недавно выкрашенные волосы, в которых нет теперь ни намёка на блондинистость.
…и ещё что-то. Что-то, чему Юн Ги никак не может придумать название. Причём, к его вящему неудовольствию, эта неизвестная ему, а может, и всей науке эмоция проявляет себя только рядом с Чон Хван Мун. И от этого он раздражается только сильнее.
— Ты сегодня какой-то особенно задумчивый, — хмыкает Хван Мун, помешивая свой кофе леденцом на палочке.
Она тоже пьёт чёрный, но отказать себе в удовольствии съесть при этом конфетку-другую не может. Эта странная женщина до смешного любит сахар, несмотря на то, что у неё на него аллергия. И Юн Ги думает, что это наглухо ёбнутый алгоритм: наесться запрещённого, отстрадать, а затем наесться его снова. Он не может понять, зачем она творит с собой подобное. Невозможно же получать удовольствие, причиняя при этом себе вред.
Так ведь?
Хотя ему ли её осуждать. У него тоже есть вещи, которые он делает, наплевав на логику и здравый смысл: например, он зачем-то таскается в не сильно уютную, душную до хрипа в горле каморку стаффа, чтобы провести с Хван Мун несколько минут, а может, и часов. Она обычно при этом занимается своими делами, как и он, так что временами они практически не разговаривают, и, что удивительно, им действительно комфортно молчать в обществе друг друга. Это разбавляет недоумение Юн Ги по поводу своего поведения… уютом, что ли? Тихой радостью?
Хрен его разберёт.
Единственное, что он знает наверняка, — Хван Мун не против такого времяпрепровождения. И этого ему пока что достаточно.
— Настроение — говно, — вздыхает Юн Ги.
Не глядя на Хван Мун, он вытаскивает блокнот, кладёт его на колени и раскрывает на той самой странице, которая за последнее время успела его достать. На ней текст, мучающий его вот уже третью или четвёртую неделю. В нём нет начала, нет конца — лишь невнятный огрызок из середины, где он рвёт волосы на голове и не сильно вежливо высказывается о мире, присыпая это неизвестно откуда взявшейся романтикой. И на этом всё. Пока всё.
Пиздец…
Хван Мун, легко уловив посыл, вынимает из кармана джинсовой куртки плеер. Она степенно разматывает наушники, затем ищет нужный трек, вталкивает капельки в уши и, задумчиво нахмурившись, проворачивает в пальцах карандаш. Перед ней лист бумаги, на котором уже есть несколько набросков, поэтому она, не сильно долго раздумывая, прикусывает губу и делает широкий росчерк.
Юн Ги, засмотревшись на это, тяжело сглатывает. Затем он спохватывается, хмурится и, рассердившись на себя, почти всверливается взглядом в опостылевшие строчки. В присутствии Хван Мун с ним творится форменная херня, и это начинает не просто напрягать, а бесить. Он даже толком с мыслями собраться не может, поэтому парни, уже не скрывая смешков, считают, что он влюбился. Юн Ги же считает, что они все охуели в край. Раздать бы им воспитательных подзатыльников, особенно младшему поколению, которое борзеет в геометрической прогрессии, но времени на это нет. Юн Ги сочиняет, ему нужно родить, наконец, грёбаную песню и вернуться в более привычное состояние. Он предпочитает думать, что всё это происходит именно из-за невозможности высказаться музыкой.
Хван Мун между тем достаёт из ящика леденец и чрезвычайно медленно разворачивает слишком громко шелестящую обёртку. Юн Ги морщится от этого звука, в очередной раз сбивается с мысли и вскидывает недовольный взгляд, но сказать что-либо едкое не успевает. Он видит, как губы Хван Мун мягко обхватывают леденец — лимонный, клубничный, дынный, абрикосовый — святые боги, помогите! — и от этого лицу становится горячо, а в желудок грузно опускаются все неозвученные претензии.
Юн Ги снова сглатывает и, нервно схватив кружку, делает большой глоток кофе. Во рту мгновенно разверзается маленькая адская пропасть: щёки, язык и нёбо обжигает едва остывшим кипятком, но Юн Ги всё равно. У него и так горит всё внутри, так что боль от ожога теряется в сонме смятения и желания ударить себя по морде чем-нибудь потяжелее.
Как же дьявольски сложно!
Поставив кружку на место, Юн Ги усилием воли заставляет себя оторвать взгляд от Хван Мун, но в голове всё равно против воли возникает потрясающая в своей глупости мысль, что он ещё ни разу не видел её с ярким макияжем. То есть Хван Мун, конечно, красится, она же девушка, а они обожают штукатурить лицо по поводу и без, но, допустим, красной помадой она на памяти Юн Ги пока не пользовалась, и этот факт почему-то его почти огорчает.
Опешив от широты размаха собственного отупения, Юн Ги передёргивает плечами от отвращения к себе, однако перед его глазами всё равно возникают непрошенные картинки. Он против воли всё равно мысленно пытается «примерить» на губы Хван Мун ярко-алую помаду и, когда образ, наконец, обретает краски, неожиданно ощущает почти безудержное желание выхлебать весь кофе не выдыхая прямо сейчас.
Чёрт подери, а ведь ей подошло бы. Он в этом уверен процентов на девяносто.
Юн Ги крепче стискивает карандаш и невольно снова смотрит на Хван Мун: она чуть покачивает головой в такт играющей в наушниках песне, чему-то улыбается, из-за чего на её щеках появляются очаровательные ямочки, и вертит в пальцах палочку от леденца. У неё спокойный, умиротворённый вид, а Юн Ги, в противовес ей, почему-то с каждым вдохом всё сильнее нервничает. Ему кажется, что воздух в каморке пронизывают тысячи невидимых нитей, которые неуловимо касаются тела, ног, лица, кончиков ресниц… Его это до чёртиков бесит.
— Как же жарко, — шепчет Юн Ги, недовольно сморщившись.
Хван Мун, вздёрнув бровь, в недоумении вынимает один из наушников.
— Ты что-то сказал?
Юн Ги нехотя качает головой, и она, пожав плечами, возвращает наушник на место. В этом помещении слишком мало места для двух пришибленных неизвестным недугом истеричек. Его одного вполне достаточно, так что Юн Ги облокачивается на столешницу, подпирает подбородок кулаком и до рези в глазах вглядывается в строчки.
«…мысль неоконченной струёй отражается…»
Юн Ги зажмуривается.
«…отражается в… моём сердце?»
«Блядь, — едва не рычит Юн Ги, вжав грифель карандаша в лист, — какого хуя из меня ваниль попёрла?!»
При чём тут струи вообще? И с какого хрена они неоконченные? Это же тупость и маразм! Нам Джун и Хо Сок оборжут его с ног до головы за подобную ересь. Он на их месте именно так и поступил бы.
Андеграундный рэпер, ага. В вокалисты податься, что ли? Это ведь как раз их тема: струи, бантики там, лепестки роз.
Фу!
Юн Ги хочется в ярости смять листок и выкинуть его в урну, но рука почему-то не поднимается. Где-то глубоко внутри он уверен, что сможет справиться с этим текстом, каким бы дебильным он ни был, а снаружи всё равно бесится. У него даже волосы на руках становятся дыбом — настолько сильно его раздражает происходящее с ним дерьмо.
«…струёй отражается…»
Он сжимает переносицу пальцами и вздыхает. Усталость последних дней ложится многотонным грузом на плечи и давит их к полу, но Юн Ги не хочет поддаваться. Из-за постоянного ощущения, что в глазах скапливается песок, хочется всё время держать их закрытыми, но он с упрямством осла смаргивает его и снова смотрит в листок. Некогда расслабляться.
«…отражается в…»
Он опять смотрит на Хван Мун.
«…бликах помады на её губах…»
Юн Ги вздрагивает и, ужаснувшись, торопливо замазывает написанное. Он воровато косится на Хван Мун, но та по-прежнему поглощена рисованием и звучащей в ушах музыкой. К счастью, она, кажется, не замечает его замешательства.
Юн Ги чертыхается, ещё жирнее замазывает последнюю строчку и с громким выдохом откидывается на спинку стула. Хван Мун, кинув на него внимательный взгляд, неожиданно растягивает губы в улыбке. Она кивает в сторону блокнота, и Юн Ги, на миг похолодев и тут же сердито одёрнув себя, кривится. Нихрена не получается. Говно он, а не автор.
Юн Ги запрокидывает голову, закрывает глаза и беспомощно стонет, но предаться унылому самобичеванию не успевает, потому что раздавшийся следом в дверь стук заставляет его вздрогнуть.
— Открыто! — вынув наушники, бодро отзывается Хван Мун, и в следующую секунду в каморку шагает визажист — весьма готичного вида девица, которая обожает чёрный цвет и не стесняется им пользоваться. Лин Джи Хо.
Юн Ги едва успевает сдержать гримасу. Только её тут не хватало.
Джи Хо приветливо улыбается Хван Мун, однако когда её взгляд натыкается на хмурого Юн Ги, улыбка практически стекает с её лица. Она настороженно хмурится, но быстро спохватывается и, вспомнив о вежливости, кланяется.
— Добрый день.
Юн Ги становится смешно от её стараний. Ему хочется поднять руку и беззаботно помахать ей в ответ, чтобы она перестала так напрягаться, но свинцовая тяжесть сковывает конечности, поэтому его хватает только на кивок и не сильно дружелюбное «привет».
Джи Хо, однако, на большее, видимо, и не рассчитывает. Переступив с ноги на ногу, она переключает внимание на Хван Мун и умоляюще собирает брови домиком.
— Онни, — она вытаскивает из кармана небольшой мешочек, похожий на те, которые обычно используют ведьмы для своих ритуалов: бархатный, с атласной ленточкой и пугающе чёрный, — можно я пока оставлю это у тебя?
В Юн Ги слабым всполохом появляется интерес. Неужели там хранятся её руны? Или зелья? Или что там ещё за хренотень любят ведьмы?
— Конечно можно, — хмыкает Хван Мун и хлопает ладонью по столешнице рядом с собой. — А что там?
Джи Хо, опасливо глянув на Юн Ги, подходит к столу. На ходу она споро развязывает атласную ленточку, и интерес Юн Ги становится больше и сильнее. Вдруг там и правда колдовские штучки.
Однако реальность оказывается куда тривиальнее и скучнее.
— Косметика. — Джи Хо вытаскивает на всеобщее обозрение несколько бутыльков, палетку и два тюбика с помадой. — Мне надо отлучиться на полчаса, а оставлять без присмотра не хочется. Она, конечно, не сильно дорогая, но…
— Не переживай, — со смешком перебивает её Хван Мун, — мы присмотрим за твоим сокровищем. Беги по делам, а дверь я оставлю открытой, если вдруг мне самой потребуется уйти.
Джи Хо благодарно улыбается. Настороженность ненадолго пропадает с её лица, но стоит Юн Ги поднять взгляд, она снова напрягается. Странно, думает он, с подозрением прищурившись. Они не так часто встречались за этот месяц, чтобы он успел настолько сильно испортить её мнение о себе. Хотя, может, кто-то из стаффа постарался. Его не то чтобы недолюбливают, но, если подумать, только с Хван Мун у него складываются более-менее близкие отношения. Остальных он старается сторониться, чтобы лишний раз не отвлекаться от работы, и они наверняка считают его нелюдимым бирюком.
Юн Ги провожает Джи Хо взглядом до двери и, мысленно вздохнув, поворачивается к Хван Мун. Та, дождавшись хлопка, с неожиданным интересом подтягивает к себе оставленный ей на попечение косметический скарб.
Бровь Юн Ги медленно ползёт вверх, а губы растягиваются в ехидной улыбке.
— Не смотри на меня так, — фыркает Хван Мун, мимолётно глянув на него. — Я всё-таки девочка. Мы любим подобную ерунду.
Юн Ги хочется расхохотаться в голос, но вместо этого он говорит:
— Нет, я верю, конечно, но если исходить из частоты пользования косметикой, мы с парнями больше девочки, чем ты.
Хван Мун, отвлекшись от разглядывания бутылочек, разражается слегка изумлённым смехом.
— Неужели? — тянет она, прищурившись.
— Ужели, — передразнивает Юн Ги. — Ты ведь практически не красишься. При нас, во всяком случае.
— Правильно. Я же стафф, а не айдол, — дёргает плечом Хван Мун и берёт тюбик с помадой. Сняв крышечку, она проворачивает клапан, и на свет показывается настолько насыщенный алый оттенок, что у Юн Ги появляется неприятное сосущее чувство внутри.
«…отражается в бликах помады на её губах…»
Его передёргивает от прокатившейся по телу щекотки.
— Мне не положено сиять ярче своих подопечных, — продолжает Хван Мун, не заметив его реакции. Спрятав помаду обратно, она отставляет тюбик, и Юн Ги ощущает жгучее разочарование. Его это почти шокирует.
— Ты это Лин Джи Хо скажи, — недовольно буркает Юн Ги, отложив карандаш в сторону, чтобы ненароком не сломать его, — а то она временами перебарщивает. Джин-хён вот, например, скоро в обморок падать будет при её появлении.
Хван Мун удивлённо моргает.
— Серьёзно? Почему?
Юн Ги против воли снова возвращается взглядом к тюбику помады.
Сочный алый цвет. Насыщенный, яркий, бросающийся в глаза.
Это же как выпить крови с её губ.
Святые боги, помогите…
— Потому что она перебарщивает, — едва ворочая языком в пересохшем рту, повторяет Юн Ги. — Слишком много чёрного. Такое ощущение, что она в ведьмы решила заделаться.
— Да брось ты, — беззаботно взмахивает рукой Хван Мун. — Джи Хо-я на самом деле тот ещё одуванчик. Ты просто её не знаешь.
— Сложно сказать, что я огорчён по этому поводу. — Юн Ги ехидно ухмыляется. — Боюсь, даже когда она смывает весь этот ужас, она остаётся устрашающей. Не хотел бы я встретиться с ней в тёмных коридорах Big Hit. Шепелявый рэпер — всё-таки ещё куда ни шло, а вот рэпер-заика — явный перебор.
Хван Мун в возмущении поджимает губы. Она снова зачем-то берёт тюбик с помадой и, ткнув им в сторону Юн Ги, фыркает.
— Знаешь, если меня накрасить настолько же ярко, я тоже стану пугающе выглядеть, но ты ведь не будешь бояться меня из-за этого, правильно?
Юн Ги пожимает плечами и нарочито растерянно разводит руками.
— Кто знает. Мне сложно судить, ведь я ни разу не видел тебя с ярким макияжем.
Провокатор из него никудышный, но глаза Хван Мун всё равно превращаются в щёлочки. Она придвигается ближе и вкрадчиво спрашивает:
— Хочешь проверить?
«…в бликах на губах…»
У Юн Ги почти получается изобразить ленивый азарт.
— Хочу.
Хван Мун подскакивает на месте и, надменно вздёрнув подбородок, открывает помаду.
— Тогда готовься ужаснуться, — бросает она и, провернув клапан, прижимает ярко-алый стержень к губам.
Язык Юн Ги приклеивается к зубам. Пока Хван Мун медленно размазывает помаду, он не может даже моргнуть, не говоря уже о большем. Во рту зверски пересыхает, горло начинает першить, а живот почему-то напрягается — Юн Ги чувствует мелкую дрожь сведённых мышц.
Блики.
На губах.
Юн Ги теперь даже сглотнуть не может из-за сухости, но мысль о давно остывшем кофе его голову так и не посещает, потому что он смотрит на становящиеся вызывающе красными губы и ощущает себя лежащим на солнцепёке вампиром. Он горит, чёрт возьми. Самым синим пламенем, которое только существует в природе.
Хван Мун, закончив, убирает помаду в сторону и, явно неправильно истолковав направленный на неё взгляд, довольно усмехается.
— Ну как? Достаточно жутко?
Юн Ги не может ответить. Он сейчас как абонент, который недоступен, потому что его мозговая активность колышется где-то возле нулевой отметки. Он во все глаза смотрит на чуть вышедшую за контур губ помаду и никак не может понять — плохо ему из-за этого или же из-за того, что напрягшийся живот почти влипает в позвоночник.
Стиснув вспотевшие руки в кулаки, Юн Ги делает над собой усилие и хмыкает.
— Пока не очень, — его голос кажется трескучим, как пергаментная бумага, — но если ты продолжишь накладывать макияж без зеркала, боюсь, я всё-таки умру от разрыва сердца.
Пальцы Хван Мун вздрагивают. Она поднимает брови, подносит руку к лицу и касается уголка губ.
— Промазала всё-таки? — огорчённо уточняет она.
— Немного, — кивает Юн Ги и невольно морщится, когда она начинает тереть пальцем совершенно другое место. — Не здесь, левее. — Хван Мун послушно смещает руку. — Да нет же… вот… Блядь! Ну вот же! — Юн Ги цыкает сквозь зубы, когда она опять принимается вытирать не ту область, и, не отдавая себе отчёта, привстаёт. — Дай я!
Он протягивает руку, чтобы дотянуться до её губ и вздрагивает, когда Хван Мун порывисто придвигается, почти укладываясь на столешницу, чтобы ему было удобнее. На несколько мгновений её лицо оказывается настолько близко, что дыхание перехватывает.
Наверное, это уже слишком…
Хван Мун закрывает глаза и розовеет от смущения, поэтому Юн Ги приходится одёрнуть себя, чтобы перестать так откровенно пялиться на неё. Он сжимает зубы, мысленно бьёт себя по голове и снова стискивает кулаки, чтобы отогреть мгновенно заледеневшие кончики пальцев.
Однако когда он всё-таки решается и касается уголка губ Хван Мун, чтобы исправить её косяк с помадой, внутри что-то обрывается.
Юн Ги замирает и пару секунд бестолково моргает, впившись взглядом в щедро отражаемые помадой блики потолочных ламп. Глаза обжигает их яркостью и сочностью, а потом пальцы будто прошивает разрядом тока. Рука дёргается, срывается и тянется дальше. Под ладонью проскальзывают шелковистые чёрные волосы, которые в этот раз оказываются распущенными, а не утянутыми в две забавные гульки, и загнанное горячее дыхание внезапно разбивается о чуть приоткрывшиеся в удивлении губы.
Хван Мун успевает лишь распахнуть глаза и в немом шоке посмотреть на опешившего от собственных действий Юн Ги, а затем лежащая на её затылке рука напрягается и последние сантиметры спокойной жизни превращаются в ничто. Его слишком давно мучает это непонятное «что-то», и сейчас он как никогда намерен разобраться со всем и сразу.
Не помня себя от сотрясающей нутро дрожи, Юн Ги почти сминает её губы своими. По телу ураганом проносится тягучая, сладкая истома, а пальцы, зарывшиеся в мягкие волосы, сводит судорогой. Внутренности кипят от накатывающих волнами эмоций, но в голове при этом оказывается просто восхитительно пусто. Юн Ги и так знает, что пожалеет о своём поступке, но сейчас, когда по его собственным губам жирно размазывается натёршая мозг до опухолей сраная помада, а на языке появляется чуть приторный привкус, он чувствует незамутнённый восторг. Ему хорошо. Ему так блядски хорошо, что всё меркнет по сравнению с этим.
Он будто обретает давно потерянную гармонию с самим собой. И это круче любой эйфории. Круче пьянящих алкогольных коктейлей и последней затяжки перед тем, как бросить.
«…и мысли льются тонкой струйкой в душу, но мне уже не страшно, что я никогда не смогу почувствовать себя счастливее, чем я есть сейчас…»
Сопротивление Хван Мун постепенно слабеет. Сперва она упирается обеими руками в столешницу и пытается оттолкнуться; она мычит что-то неразборчивое и, кажется, пытается укусить Юн Ги, чтобы вырваться. Но затем она, кажется, тоже втягивается: напряжённая шея расслабляется, губы становятся мягче, а зубы, наконец, разжимаются. И Юн Ги теперь может пустить в ход язык без страха, что она откусит его ко всем чертям.
Углубляя поцелуй, он думает, что сейчас сойдёт с ума. Дыхание постоянно сбивается, сердце глухим набатом бьёт прямо в уши, а усилившаяся дрожь превращается в протяжный стон, который застревает в горле. Однако когда Хван Мун, окончательно сдавшись, не сильно уверенно отвечает, коснувшись языком его губ, Юн Ги почти теряет рассудок. Внутри него с силой закручивается тугая спираль, которая замирает на долю мгновения, а затем так резко опускается в низ живота, что становится физически больно. Юн Ги кажется, что под его ногами разверзается пропасть, готовая поглотить его в любую секунду, так что чтобы уберечься, следует немедленно остановить это безумие. Хотя бы ради того, чтобы уберечь Хван Мун от… самого себя?
Шумно втянув носом воздух, Юн Ги заставляет себя прервать поцелуй. Он расцепляет сжимающие затылок Хван Мун пальцы, отодвигается и не сильно уверенно поднимает взгляд, ожидая увидеть на её лице отвращение, ненависть или ещё что похуже. Однако когда глаза цепляются за её губы, дыхание снова сбивается. Юн Ги не старался быть ласковым, поэтому алая помада оказывается размазанной, наполовину съеденной и от этого отчего-то ещё более привлекательной.
Юн Ги внутренне содрогается от пронизывающего желания срочно повторить только что испытанное, потому что бледно-красные губы Хван Мун с остатками былой яркости кажутся ему космически притягательными. И это грёбаный ад, потому что мысль, что в таком виде они должны быть ещё более сладкими на вкус, тут же грузно ныряет в пах.
Хван Мун, наконец, глубоко вздыхает, разбавив этим собравшуюся вокруг них густую тишину, и Юн Ги немедленно приходит в себя, ужаснувшись себе и своим извращенским наклонностям. На самом деле, он заслуживает хорошей оплеухи — такой, чтобы всё дерьмо из него выбила, но Хван Мун отчего-то не торопится лупить его с поистине заслуженным праведным негодованием. Вместо этого она облизывает губы, которые из-за размазанной помады теперь смотрятся слишком розовыми и трогательно беззащитными, и усмехается.
— Тебе нельзя тут спать, — внезапно говорит она, и Юн Ги, снова невольно замечтавшись, в недоумении вздёргивает бровь.
Что за?..
Это к чему сейчас было сказано?
— Я не сплю вообще-то.
— Ну да, ну да, я вижу, — прищуривается Хван Мун. — Открывай глазки, господин Мин Шуга, иначе я вылью на тебя остатки кофе из кружки, а потом прилеплю на лоб леденец и позову сюда кого-нибудь из ваших. Давай, просыпайся, ты ведь не хочешь, чтобы парни ржали над тобой всю дорогу до общаги?
Юн Ги моргает, в шоке уставившись на смеющуюся Хван Мун.
Какая муха её укусила?
— Да не сплю я, — оторопело бормочет он. Её поведение сбивает его с толку, но рассердиться и потребовать объяснений он пока не может — слишком велико изумление.
— Ага, — саркастично отзывается Хван Мун, подперев щёку ладонью, — твой храп — это просто новый бит. — Она глубоко вздыхает, выжидает несколько мгновений и вдруг рявкает так, что Юн Ги едва не падает со стула: — А ну просыпайся, Мин Юн Ги, иначе я за себя не ручаюсь!
Юн Ги, дёрнувшись, открывает рот, чтобы задействовать свой богатый матерный в попытке выяснить, какого хрена она несёт, но его язык внезапно отказывается повиноваться. На пару секунд всё тело, кажется, наполняется глухим вакуумом, а затем в голове происходит небольшой взрыв, и Юн Ги, судя по ощущениям, проваливается в глубокую чёрную пропасть. Проглотив панический вопль вместе с воздухом, он крепко зажмуривается, а затем в ужасе распахивает глаза.
Первым делом ошалелый взгляд натыкается на потолок, и Юн Ги напрягается, пытаясь справиться со сбившимся дыханием. Он медленно моргает, борясь с всколыхнувшимся внутри испугом, дожидается, когда бешеное сердцебиение приходит в норму, и только после этого поворачивает голову. Шея отзывается натужным скрипом и болью, но всё это меркнет, когда он находит глазами усмехающуюся Хван Мун.
— Доброе утро, солнышко, — не скрывая ехидства, тянет та, и Юн Ги ощущает себя круглым дураком, потому что на её губах нет ни намёка на красную помаду. Ни малейшего. Даже блёсток нет.
Выходит… ему это всё приснилось?
Горло опаляет собственным горячим дыханием, и Юн Ги целую секунду пытается убедить себя, что рад этому, однако разверзшаяся внутри пропасть разочарования слишком очевидно жжёт лёгкие.
Как всё-таки хорошо, что Хван Мун не умеет читать мысли, иначе он сгорел бы от стыда.
— Ёбтвою… — шипит Юн Ги и, с трудом подняв запрокинутую голову, трёт затёкшую шею. Боль отдаёт пульсацией в затылок, из-за чего перед глазами появляются цветные искры, голова гудит, а сковавшая конечности сонливость никак не желает рассасываться.
Юн Ги ощущает себя куском хорошенько отбитого мяса. Куском пристыженной тухлой говядины, если уж на то пошло.
Размечтался, кретина брикет.
— Долго я так провёл?
Хван Мун бросает взгляд на дисплей телефона и пожимает плечами.
— Минут двадцать. Хотя, может, больше. Я обратила на это внимание не так давно, — её губы трогает насмешливая улыбка, — когда ты начал храпеть.
Скулы Юн Ги обжигает румянец. Он растерянно моргает, жмурится, снова трёт шею и, наконец, спохватывается. Распахнув глаза, он быстро обшаривает взглядом столешницу и, не заметив ведьминского мешочка с косметикой, хмурится. Неужели визит Джи Хо ему тоже приснился?
— Что-то потерял? — вкрадчиво интересуется Хван Мун, подперев щёку ладонью — совсем как во сне за минуту до пробуждения.
— Нет, — отмахивается Юн Ги и, похолодев от нехорошего предчувствия, бросает косой взгляд на свои джинсы, но они, слава всем святым, нигде не топорщатся, иначе он точно сдох бы от стыда. — Мне просто снилось, что… — рассеянно начинает он и осекается на полуслове.
Вот придурок! Не хватает только выложить всё как на духу Хван Мун и окончательно опозориться для полного счастья. Гений, твою мать, Мин Шуга!
Поймав недоумевающий взгляд Хван Мун, Юн Ги раздражённо отмахивается.
— Забей, ересь мне какая-то снилась, вспоминать стыдно.
Хван Мун с подозрением хмурится, но, к счастью, не настаивает. Она вообще не сильно любопытная, так что никогда не досаждает с раздражающими расспросами, и Юн Ги ценит это качество в ней едва ли не сильнее, чем всё остальное.
Вздохнув, он несколько озадаченно смотрит на свой блокнот, в котором жирно замазана последняя написанная строчка, и губы невольно растягивает усмешка, когда он пытается вспомнить приснившееся ему окончание.
Как же там было? Про счастье что-то?..
Ах, чёрт, надо будет потом тщательно покопаться в памяти, хорошая фраза получилась — в меру ванильная, в меру смысловая. И, наверное, следует всё-таки сделать из этой песни лирику. Всё равно в голову сплошная соплятина лезет.
Стук в дверь застаёт Юн Ги врасплох. Он дёргается и оборачивается, а затем в горле появляется ком невероятных… непроглатываемых размеров, потому что любые панические мысли с успехом опережает голос Хван Мун, звучащий с той же бодрой интонацией, что и в его сне:
— Открыто!
Дверная ручка поворачивается, дверь приоткрывается, и Юн Ги едва успевает подхватить летящую вниз челюсть: в каморку просачивается их визажист — готичная, устрашающая одним своим видом Лин Джи Хо. Она находит глазами лицо Хван Мун, улыбается, потом натыкается взглядом на опешившего Юн Ги и заметно напрягается. Сцепив руки в замок, она порывисто склоняется.
— Добрый день.
Юн Ги кажется, что его бросают в жерло вулкана. Тело стремительно покрывается испариной, а остатки сна слетают с такой скоростью, что кажется, будто он и не спал вовсе. Уши наполняются гулом, перед глазами виснет пелена, а в голове появляется единственная мысль: «Бежать!».
Юн Ги подскакивает, хватает блокнот и, бросив невнятное «потом увидимся», почти выпрыгивает за дверь каморки. Ему срочно нужно оказаться как можно дальше и от этого места, и от Хван Мун, потому что если Джи Хо и вправду принесла долбанный чёрный мешочек с косметикой, он за себя точно не ручается.
Хотя…
Юн Ги сбавляет шаг у выхода из служебного здания.
Как знать, вдруг это — именно то, чего ему всё это время так сильно не хватало?..
— Чушь собачья, — буркает Юн Ги и, вырвав всё-таки исчирканную страницу из блокнота, швыряет её в урну.
Ему нельзя сосредотачиваться на подобных глупостях. Ради группы, ради себя. Ради Хван Мун, в конце концов, которая наверняка в гробу видала подобные стрессы. Связь с айдолом, тем более с подопечным айдолом, с которым постоянно приходится контактировать по работе, — удовольствие значительно ниже среднего. И если с Юн Ги ПиДи-ним вряд ли сделает что-нибудь плохое — максимум пожурит и велит держать штаны застёгнутыми, — для Хван Мун такие отношения наверняка закончатся куда большими жертвами. Этого он допустить не может. Он не настолько эгоист.
Вздохнув, Юн Ги спокойно выходит на улицу и, глубоко вздохнув, впервые за последние годы жалеет, что давным-давно бросил курить. Сигарета сейчас ему сейчас ну очень не помешала бы.
Оглянувшись на дверь, ведущую обратно в служебные помещения, он целое мгновение борется с желанием вернуться, а затем натягивает рукава кофты на ладони и направляется к общежитию. Лишние треволнения ни ему, ни ей не нужны. Во всяком случае, сейчас.
@темы: любимые люди